Форум
Все сообщения пользователя osmonruna
Вы не имеете права писать в форум не зарегистрировавшись.
Если вы зарегистрированы на любом другом форуме проекта Theatre.Ru,
вы можете использовать эти же имя и пароль.
Забытый пароль можно восстановить.
Толстой по-чеховски, или Что такое семейное счастие
Спектакль в постановке Петра Фоменко с Ксенией Кутеповой в роли Маши / Марии Александровны «Семейное счастие» по одноимённой ранней повести Л.Н. Толстого вот уже четверть века не сходит со сцены Театра Мастерской Петра Фоменко. И немудрено. Он и по сию пору пленяет своей трогательной прелестью, неторопливостью, несмотря на стремительное порхание по сцене главной героини, скрытым драматизмом и лиричностью.
В нем очень мало текста для без двадцати минут трехчасового действия. Зато очень много жеста и движения: поз, мимики, символики театральных атрибутов. Если бы пришлось обозначить впечатления одним словом, то это художественная синестезия – единение визуальной картины, звука, осязания, запахов и вкусовых ощущений.
Пространство пьесы при минимальном количестве актеров (всего пятеро) и практически неизменных декорациях неуловимо расширяется: от интерьеров домашних усадеб Покровского и Никольского до Санкт-Петербурга, Баден-Бадена и Гейдельберга. Это модернистское, начала ХХ века, понимание драматургического роднит постановку со сценическими концепциями Чехова.
Совершенно чеховский конфликт: юная неопытная семнадцатилетняя барышня Маша впервые полюбила достойного взрослого, на два десятка лет старше себя мужчину, – своего опекуна Сергея Михайловича (Алексей Колубков). Замужество, жизнь в деревне, а главное – скука от невозможности духовного роста, неумения искать глубинный смысл своего существования, приводит к поискам притягательных и желанных, но тривиальных радостей, светских развлечений, ведущих в конце концов к разочарованию и отчаянию, на дне которых крохотным пламенем свечи теплится любовь к мужу и сыну. Не случайно рефреном в начале и конце пьесы упрёком звучат слова героини: «Отчего ты никогда не сказал мне, что ты хочешь, чтобы я жила именно так, как ты хотел, зачем ты давал мне волю, которою я не умела пользоваться, зачем ты перестал учить меня? Ежели бы ты хотел, ежели бы ты иначе вёл меня, ничего, ничего бы не было…»
Конфликт этот по-чеховски негромкий, без множества сюжетных событий, без скандалов, рыданий и истерик – всё внутри. Звук лопнувшей струны заменяет гром падающего на пол жестяного подноса и звон разбитой чашки. Впрочем, посуда бьётся к счастью и, хотя большинство зрителей склоняются, что финал у Фоменко более безнадежен, чем у Толстого, кажется, что это перерождение любви-страсти, обожествляющей любимого, в любовь-дружбу и любовь отцовско-материнскую как раз дает надежду на то, что кризис миновал. На это намекает и ещё одна повторяющаяся сцена. Это чаепитие. Огромная салфетка, связывающая, объединяющая героев за одним столом – прообраз свадебного рушника, скрепляющего в храме жениха и невесту во время венчального обряда, снова делает Машу и Сергея Михайловича семьёй, но уже вступающей на путь нового, другого понимания счастья (прежнее – «жить для другого» – оказалось нежизнеспособно). Теперь, как в повести Толстого, оно звучит так: «Тихая, уединенная жизнь в нашей деревенской глуши, с возможностью делать добро людям, которым так легко делать добро, к которому они не привыкли; потом труд,— труд, который, кажется, что приносит пользу; потом отдых, природа, книга, музыка, любовь к близкому человеку, — вот моё счастье, выше которого я не мечтал. А тут, сверх всего этого, такой друг, как вы, семья, может быть, и всё, что только может желать человек».
Также абсолютно в чеховском стиле субъективен отбор постановщиком текста из произведения. Это практически отрывки, важные или, напротив, малозначимые фрагменты, но полные недосказанности и эмоциональных переживаний. Здесь всё на игре актеров: изменениях тембра голоса, метаниях по углам, стоянии за конторкой и пианино, репликах из пары-тройки фортепьянных нот. «А?..» «Что?..» Выверенности мизансцен. Ассоциативное начало спектакля заставляет зрителя додумывать окончания фраз, переживать и проживать вместе с героями их непонимание друг друга, обиды, непроизнесённые укоры и неозвученные надежды. Важно, как и у Чехова, не то, что сказано, а то, что осталось за текстом. Домысливание скрытых смыслов – это непростая задача для зрителя. Фоменко нарочито отбрасывает назидательность и «единственно правильное» толстовское понимание идеала семейного счастья, неоднократно раскрытое позднее писателем в образах Наташи Ростовой и Пьера в финале «Войны и мира», Кити и Левина в «Анне Карениной» и даже в публицистической статье «О браке и призвании женщины».
Режиссёр предлагает для поиска тайных смыслов множество внешне незначительных, но значимых деталей. Например, паузы, когда слышно только позвякивание ложечки о блюдце. Колыбельную «Спи, дитя мое, усни…» в исполнении гувернантки Катерины Карловны (Галина Тюнина) и её же зов «Григооорьич!..» Жесты, приобретающие ёмкий многозначный смысл: хруст сушек за чаем, игривые попытки Маши умоститься на коленках у Сергея Михайловича, застывшее мгновение наслаждения ароматом летней ночи, запахом сухоцветов и панамы. Пение соловья и ноктюрн «Грезы любви» Листа. Даже программка к спектаклю с семейной фотографией с подросшим сыном на обложке и засохшим букетиком «фиялок» между страниц. А ещё срывающийся голос героини в попытке исполнить пошлый романс, коляска с младенцем в Покровском, искромётный диалог по-французски светских щёголей в Бадене (Илья Любимов, Кирилл Пирогов). К слову, переход героев произведений Толстого на французский язык всегда свидетельствует о неискренности, наигранности, неестественности, безнравственности их поведения.
И вновь, как у Чехова, каждый персонаж имеет только свои неповторимые жест или фразу. «Тише, тише, тише, тише… Всё, всё, всё, всё…», лёгкие балетные движения и перепрыгивания через чемодан у Маши-Ксении; надевание на голову куклы-грелки для чайника у Сергея Михайловича; поиск Григорьича у Катерины Карловны, когда паре нужно дать выговориться. По этим повторяющимся жестам и репликам, одинаковым, но неуловимо изменяющимся от первого действия до завершения пьесы прослеживается внутренняя драма каждого созданного актёрами образа.
Так же и со сценографией. Светлеющие окна бального зала под бравурный аккомпанемент мазурки и – на контрасте – сначала свежая томная майская ночь, наполненная ароматом сирени и ожидания любви, потом волшебная ночь счастья её откровений – в черном квадрате распахнутых декораций за лёгкими белыми занавесками.
Словно в перекличке с ремаркой, открывающей «Вишневый сад», здесь могла бы стоять фраза из повести (или маленького романа, чем считал эту вещь сам Толстой):
«Полный месяц стоял над домом за нами, так что его не видно было, и половина тени крыши, столбов и полотна террасы наискоски en raccourci [в ракурсе, франц.] лежала на песчаной дорожке и газонном круге. Остальное все было светло и облито серебром росы и месячного света. Широкая цветочная дорожка, по которой с одного края косо ложились тени георгин и подпорок, вся светлая и холодная, блестя неровным щебнем, уходила в тумане и вдаль. Из-за дерев виднелась светлая крыша оранжереи, и из-под оврага поднимался растущий туман. Уже несколько оголённые кусты сирени все до сучьев были светлы. Все увлажнённые росой цветы можно было отличать один от другого. В аллеях тень и свет сливались так, что аллеи казались не деревьями и дорожками, а прозрачными, колыхающимися и дрожащими домами. Направо в тени дома все было черно, безразлично и страшно. Но зато еще светлее выходила из этого мрака причудливо раскидистая макушка тополя, которая почему-то странно остановилась тут, недалеко от дома, наверху в ярком свете, а не улетела куда-то, туда далеко, в уходящее синеватое небо».
В постановке много музыки, на это наталкивает сама повесть Толстого, где Маша исполняет сонаты Бетховена и Моцарта. Да и Фоменко, говоря о жанре, называет пьесу «сценической композицией». Он реализует сюжет спектакля в сонатной форме, построенной как ретроспектива Машиных воспоминаний от первого лица, возвращающих героиню то в прошлое, то снова в настоящее. Мастер искусно использует во флешбэках повторяющиеся сонатные мотивы: девическое аллегро, адажио для двоих влюбленных, изломанное скерцо, едва не превратившееся в адюльтер и, наконец, финал рондо, по-новому осмысливающий через череду вариаций ведущую основную музыкальную тему – элегическую печаль невозвратимости прежних чувств, взросление и понимание ценности и хрупкости семейного счастия, обретшего новое звучание.
Спасибо за приглашение.
#семейноесчастие #пётрфоменко #ксениякутепова #алексейколубков #галинатюнина #ильялюбимов #кириллпирогов
Воды животворящие
«Чающiе движенiя воды» - это постановка, повествующая вовсе не о расколе русской церкви, не об утрате любви и терпения, о чем нам недвусмысленно намекает программа. Отнюдь. Это история о единении, русской соборности, той истинной народности, что «всем мiром» молится «о благостоянии святых Божиих Церквей и соединении всех…», связывая позапрошлый уже, век XIX, и наш суетный и поспешливый XXI. Напоминая. Проповедуя. Очищая. Наполняя живой водой протянутые горстью ладони.
Многостраничная хроника Николая Лескова «Соборяне» уложилась в почти четырехчасовое действие, не потеряв самого главного – атмосферы русской глубинки, провинциального патриархального быта, в котором страсти кипят – куда там Санкт-Петербургу! – и куётся сила русского народа, в основе которой вера в Бога, правду и справедливость.
Это история о духовных скрепах. О той подвижнической роли, которую берёт на себя рядовое поповство, совершая свой каждодневный молитвенный труд. Жизнь протоирея Савелия Туберозова (Иван Верховых) и его жены Натальи Николаевны (Александра Кесельман) от начала и до конца действия перекликается с житием протопопа Аввакума и супруги его, отправившейся вслед за мужем в ссылку; как и протопопица Настасья Марковна – одна детей не родившая, другая терявшая, – «ино еще побредём». У Савелия эта связь не по факту, но по сути своей: жажда подвига духовного, невозможность отказаться от своих убеждений, опала, одиночество, смирение и утешение в признании единомышленников и любви народной.
И Отец Савелий, и Отец Захарий (Николай Орловский) – те надёжные камни фундамента, на котором стоит город Старгород. В нем есть всё, что необходимо для счастья русскому человеку, чтобы «жить не тужить»: вымоленный дождь, лес, река, местные предания и даже свой почти юродивый «Комиссар» Данилка (Степан Пьянков). Конечно, вместе с «новыми людьми» доходят и сюда современные «революционные» веяния: женская эмансипация в лице акцизницы Дарьи Бизюкиной (София Лукиных), естественные науки, продвигаемые учителем Варнавой Препотенским (Михаил Крылов), – но это неизбежные проявления эпохи, пока не способные возмутить глубинное течение жизни. «Воды глубокие плавно текут. Люди премудрые тихо живут» (из Пушкина, как сказал бы Ермошка (Степан Владимиров), что берёт на себя в этой постановке функцию просвещения невежественных зрителей).
И то, против тех нечестивцев, что попирают сложившийся, устоявшийся, привычный порядок (даже в дневнике протоирею писать не о чем), яростно выступает неистовый воин Христов, бывший казак, а ныне дьякон Ахилла Десницын (Владимир Свирский), в рьяности, запальчивости и необразованности своей сначала не видя, не замечая, что истинное зло разрушает не напоказ, а медленно проникая в самую основу бытия, выязвляя, отравляя праведное житьё-бытьё Старгорода. Цензор Отец Троадий (Александр Моровов), стоящее над ним духовенство следуют букве устава, требуют сухой риторики, по их мнению, защищающей государственную власть и церковный закон, но не могущей тронуть народную душу. Она, душа эта, напитанная соборностью, – настоящий внесценический персонаж спектакля – слышится и в рассказе об общем молении как старообрядцев, так и принявших никоновские реформы по утраченной Деевской часовне, и в шуме горожан – народных заступников, пришедших на защиту отстраненного от службы протопопа, и читается в тексте «мирского» ходатайства за Савелия. Звучит она и в сцене на рауте, где собрались уважаемые лица: духовенство, представители власти, видные люди города и гости из столицы. В череду незатейливых провинциальных развлечений, народных куплетов и скабрёзных анекдотов врывается мощный бас Ахиллы с прошением «Многая лета», прославляющим Державу Российскую и христолюбивое русское воинство. И к нему присоединяются все присутствующие, независимо от статуса и убеждений, даже подлец Термосесов (Александр Мичков). Это песнопение словно нить, протянувшаяся из прошлого в наше настоящее – не фрагмент актерской игры, но посыл ко всем сидящим в зале, ибо «где двое или трое собраны во имя Моё, там и Я посреди них» (Мф:18-20).
Это объединяющее соборное начало заложено в саму идею постановки, где нет второстепенных, проходных ролей. От философских исканий Отца Савелия и помещицы Марфы Подомасовой (Екатерина Смирнова) до скорбей бездетной протопопицы и радостей простого быта почмейстерши (Лилии Егоровой), чье служение (чиновничье и театральное) поддерживается бережностью и уважительностью обращения на сцене. А каждый образ, воплощённый писателем, точно, практически идеально выверен актерским типажом.
Даже абсолютное, казалось бы, зло в лице секретаря князя Борноволокова (Денис Аврамов) не так однозначно. Термосесов, хоть и, по мнению узнавших его ближе, «скотина» (а у скота, как известно, «души нет»), но Александру Мичкову в полной мере удалось показать двойственность своего героя. Большой талант, умения, достигнутые годами учений, стараний и подчинения, неблагодарно используются сильными мира сего, потому что у таких, как он, нет ни денег, ни прав по рождению, ни покровительства. «За вас, чистокровных, ведь дядья да тётушки хлопочут, а мы, парвенюшки, сами о себе печемся». Остается только беспринципность. И не случайно носит персонаж библейское имя Измаил; как и его предшественник, лишенный права первородства, Термосесов становится первым, но добивается вожделенной свободы и перспективы карьерного роста подлостью. Без сокрушения, что разрушает мирный быт Старгорода, и по навету – честную жизнь Отца Савелия.
Это слабые поддаются, становятся предателями, сильные же страдают и несут свой крест. Но лишь праведники получают возможность свершения своего духовного подвига, когда жизнь превращается в житие.
«Чающiе движенiя воды» из тех спектаклей, когда кажется, что на тебя нисходит Благодать. На каждого сопричастного. Не только в зале, но и на сцене. Когда всколыхнется всё, но после этой бури и грозы утишается душа. Хочется только не расплескать, не потерять, сохранить живую воду драгоценного лесковского слова, на пределе эмоциональных сил переданного нам Актерами по замыслу постановщика (Евгений Каменькович). Низкий вам поклон!
#чающиедвиженияводы #иванверховых #александракесельман #николайорловский #степанпьянков #софиялукиных #михаилкрылов #степанвладимиров #владимирсвирский #александрморовов #александрмичков #екатеринасмирнова #лилияегорова #денисаврамов #евгенийкаменькович