RuEn

Между миром и войной

Петр Фоменко меняет само понятие режиссуры

Лев Толстой недолюбливал женщин и театр. Они ему отомстили — объединившись в спектакле «Война и мир» Петра Фоменко. Отомстили чисто по-женски, с приятными улыбочками, мурлыкающими междометиями. Специально подчеркнув свою преданность классику. Сделав вид, что чтут роман, как Священное писание. Время от времени герои берут в руки устрашающий том и читают про самих себя: «В комнату вбежала некрасивая девочка». «Как „некрасивая“ — вскрикивает Наташа (Полина Агуреева). — Где „некрасивая“? А-а-а. Но „живая“. Видишь — „некрасивая, но живая“». Прямо как в школе. Чтение на голоса.
Спектакль и называется по-ученически трогательно: «Война и мир. Начало романа. Сцены». Фоменко хитрит, притворяется туповатым школьником, который только и может, что бубнить «с выражением» надоевшие пассажи. Да и внешне спектакль незамысловат до крайности. Он идет четыре часа — в условном интерьере, в приблизительных костюмах. Сцены в салоне Шерер, в гостиной Ростовых, в спальне старого Безухова воссозданы во всех подробностях. Диалоги прочитаны почти без купюр. Каждое слово просмаковано, оттенено паузой. Князь Андрей честолюбив, Пьер Безухов — увалень, маленькая княгиня беременна. Если зайти на спектакль в середине действия, покажется, что попал в соседнюю квартиру — ведь толстовских героев знаешь не хуже, чем собственных соседей.
Но стоит вслушаться в их речи, как что-то настораживает. И скоро понимаешь, что «фоменки» играют вовсе не ту «Войну и мир». Каким-то чудом, между строк, наперекор сюжету они умудряются сказать о толстовских героях совсем иное, нежели хотел сказать автор. Метаморфозы происходят незаметно, но эффект производят сокрушительный. Пошловатая Шерер (Галина Тюнина) оказывается редкой умницей. Наполеоновские планы Андрея Болконского (Илья Любимов) выглядят мальчишеством, а страхи его жены (Ксения Кутепова) — единственно серьезным делом. Старый Болконский (Карэн Бадалов) — комический чудак и вовсе не так умен, как нас уверяет в этом Толстой. Каждый актер играет по несколько ролей, и в разных персонажах вдруг брезжит почти родственное сходство.
Самое забавное превращение переживает Наташа Ростова. Фоменко дал Полине Агуреевой сыграть две роли — Элен Курагину и Наташу. В результате Элен смотрится трогательной девчонкой, а в Наташе проступают черты светской стервы. И эту Наташу — вытаращенные глаза, растопыренные локти, неприличная жадность, с которой она целуется, поет, живет, — совсем нетрудно представить многодетной мамашей, погрязшей в хлопотах и пеленках. Фоменко знает цену ее обаяния и хитро развенчивает самую романтичную героиню Толстого.

Новая сентиментальность

Следить за негромким спором, который спектакль ведет с романом, на редкость интересно. Вся его суть — в пустяках. Во взглядах, которыми актеры обмениваются поверх реплик. В вязании маленькой княгини. В отблеске свечи, который пляшет на гладко зачесанных волосах княжны Марьи.
Казалось бы, спорить с Толстым можно, вооружившись железной режиссерской концепцией. Занять, например, феминистскую позицию и - в бой. Но фоменковский спектакль — пользуясь толстовским выражением — «не удостаивает быть умным». Он спорит с романом по мелочам, некстати шутит, бросается в слезы. Ничего не умеет сказать прямо, все обиняками, все не всерьез. У «Войны и мира-2001» женская логика.
Многим это не нравится. Говорят, в спектакле нет мысли. То есть нет концепции, которую проще простого описать словами. Но Фоменко, конечно, понимает, о чем ставит. Просто у него принципиально новый взгляд на режиссуру. В русском театре до сих пор было две линии: или ты умираешь в авторе и актере, как Станиславский, или гнешь их под себя, как Мейерхольд — вполне тоталитарные художественные стратегии. Фоменко пытается быть демократом. Он дает высказаться своим актерам, он не цензурирует текст. Но негромко, в паузах, в маленьких режиссерских шутках он пытается объясниться сам.
Такой подход — нормальное следствие кризиса, который режиссура пережила в 90-е: вдруг режиссеры стали страшно стесняться своей власти — над актерами, над зрителями. Лучшие постановщики соревновались в том, кто культурнее стушуется за кулисами. Фоменко этот кризис пошел на пользу. Мастер атмосферы, любитель пустяков, умеющий играть на наших сантиментах, он всегда был актерским режиссером. И его нежные отношения — с исполнителями, с автором — определяют облик лучших спектаклей последнего времени: «Семейного счастия» и «Одной абсолютно счастливой деревни».

Что дальше?

Фоменко заканчивает спектакль отъездом князя Андрея на войну. Общественность в недоумении. Семь лет Фоменко читал со своими актерами «Войну и мир» и вдруг оборвал сюжет на полуслове. В интервью говорит, что продолжать не собирается.
В этой недосказанности самая суть режиссерского стиля Фоменко. Он затормозил именно потому, что не хотел обострять отношения с Толстым. Зайди он чуть дальше, и любимейшие идеи автора подверглись бы форменному издевательству. Начни Фоменко ставить про войну, и Наполеон вышел бы у него сентиментальным чадолюбивым душкой, а Бородинская битва потонула бы в каких-нибудь пустяках. Получился бы спектакль с настоящей концепцией. И стало бы ясно то, что сейчас звучит в спектакле под сурдинку. Все эти мужские игры — война, литература, слава, философия — лишь трескучий морок. И подвиги Наполеона, и труды Толстого, и режиссерские поиски меркнут перед робкой улыбкой Ксении Кутеповой.
Но, конечно, Фоменко не говорит этого прямо. От своих актрис — лучших актрис Москвы — он перенял женскую уклончивость.
×

Подписаться на рассылку

Ознакомиться с условиями конфиденцильности